Время дорисовывать систему

Основной акционер АФК «Система» Владимир Евтушенков еще три года назад считался единственным высокотехнологичным олигархом в России. И действительно, основную часть его активов составляли операторы связи и компании, производящие электронику и оборудование. Его бизнес разительно отличался от бизнеса других крупных предпринимателей, сидящих на полезных ископаемых и их переработке. Но вот пять лет назад Евтушенков увлекся углеводородами. АФК «Система» купила нефтянку — башкирский ТЭК, причем последовательно увеличивала свою долю в этих предприятиях. А теперь еще собирается приобрести 49% «Русснефти». Зато другие представители крупного бизнеса стали подбираться к инновациям. И вот уже Михаил Прохоров активно инвестирует в альтернативную энергетику, обещает создать электромобиль, а Виктор Вексельберг возглавляет проект строительства Кремниевой долины в Сколкове.

Евтушенкова в этой компании не видно. Его вообще трудно застать в Москве. Его жизнь состоит из межконтинентальных перелетов и переговоров с людьми разных вероисповеданий и рас. Пока крупный бизнес помимо России у него в одной стране — Индии. Но Евтушенков явно желает быть повсюду. Он убежден, что, если крупная компания хочет жить и развиваться, она должна стать глобальной. А для этого ей необходима перманентная модернизация. «Эксперт» попытался выяснить точку зрения по-прежнему самого высокотехнологичного олигарха России на ставшие чрезвычайно актуальными темы инноваций и модернизации.

Меняем сознание

— Владимир Петрович, что вы вкладываете в понятие «модернизация»? Как вы ее видите?

— Это как раз очень просто. Любая компания проходит несколько стадий развития — сначала она местная, региональная, потом становится межрегиональной, потом национальной. И потом она примеряет на себя пиджак глобальной компании. Она должна быть конкурентна на мировом рынке. В любой отрасли существует пять-десять-пятнадцать компаний — глобальных игроков. Дальше становится ясно: чтобы конкурировать с ними, бороться за рынки, твой технологический уровень должен быть мировым (с небольшими вкусовыми различиями). Ведь там вся конкурентная борьба идет не за проценты, а за копейки.

Если ты отстаешь от своих конкурентов по техническому оснащению, уровню выпускаемой продукции на одно-два поколения и себестоимость твоей продукции выше, то о какой глобальной конкуренции может идти речь? Если компания отдает себе в этом отчет, то у нее два пути. Первый — затянуть пояса потуже, проявить чудеса героизма и сократить технологический разрыв, перейти в высшую лигу — это и есть модернизация. Второй, если она не способна сделать рывок, — продаться одному из глобальных конкурентов. И уже они модернизируют компанию до мирового уровня.

Это не касается только узкого круга компаний, которые уже впереди, то есть они или обладают ресурсами, которые есть лишь у них, или являются монополистами в какой-то области.

— Готова ли Россия к модернизации?

— Абсолютно. Сегодня наши компании только и заняты, что мыслями о модернизации производства. Потому что они поняли: если хочешь конкурировать на внешних рынках, ты обязан соответствовать технологическому уровню.

В целом проблема сокращения технологического разрыва имеет много пластов. И одному бизнесу это все не потянуть. Это очень дорогостоящий процесс. И здесь государство может очень многое: от прямых инвестиций, протекционистских мер, освобождения инвестпроектов от налогов до моральной мотивации. Это тоже очень важная вещь, и она работает.

Хочу заметить, что государство имеет огромное влияние на этот процесс. То, что тема модернизации все время обсуждается в СМИ, — это очень правильно, если вопрос накала не потеряет. Ведь нужно сдвинуть пласты в сознании людей, и не только топ-менеджеров. Многие до недавнего времени вообще не представляли, что это такое. Если этот процесс останется на уровне десяти тысяч начальников — все канет в Лету.

Раньше компании вообще не думали о НИОКР, у них не было менеджера, ответственного за этот процесс. Я и сам достаточно долго не вполне понимал, зачем мне заниматься инновациями.

— Острая фаза кризиса прошла, начался восстановительный рост. Но, как показывает статистика, нефтяная зависимость не уменьшилась.

— Не уменьшилась. Но я ожидаю сдвигов. Все почему-то считают, что изменения должны происходить моментально. Это, к сожалению, очень медленный, очень инерционный процесс. Очень тяжело развернуть экономику, которая создавалась десятилетиями, поколениями людей. И что мы сейчас путем волевых усилий за какой-то короткий промежуток все перевернем — так не бывает.

— Тема инноваций обратила на себя пристальное внимание Кремля примерно год назад. Неужели до этого крупные компании вообще не думали про НИОКР?

— Процесс начал созревать чуть раньше. Но все считали, что они каким-то образом будут в стороне от этой столбовой дороги. «Инновации — это нас не касается. Наша задача — разлить сталь, продать китайцам, заработать денег», — теперь так уже никто не говорит. Уже одно это — огромное дело, хотя во что-то конкретное, в реструктурирование экономики оно пока не вылилось.

Сейчас я вижу, что каждая крупная бизнес-структура в РФ имеет ответственного за R&D, за инновации. Каждая бизнес-структура понимает, как она смотрится в сравнении с мировыми технологическими лидерами в своей области. Я вас уверяю, раньше таких задач даже не стояло.

И так делают не только крупные компании вроде нашей. Более мелкие тоже об этом задумываются, смотрят, какая у них инновационная составляющая.

Меня поразило высказывание президента Google, который говорил: «Мы каждый месяц должны покупать по одной компании». Это абсолютно революционная фраза. Это позиция технологического лидера: они понимают, что должны не только сами создавать, но и постоянно искать компании, которые в своем узком сегменте достигли весомых результатов, и скупать их, а потом развивать, учитывая свои финансовые и производственные возможности.

— Да, они работают как пылесосы. «Эксперт» уже десять лет проводит Конкурс русских инноваций. И на заключительный тур приходят сотрудники крупнейших западных корпораций — такие технологические разведчики, которые ищут, что бы купить у наших инноваторов или как их самих пригласить на работу. И находят.

— И правильно делают.

— А представителей наших компаний там нет. В России сложилась странная ситуация. Благодаря хорошему образованию и во многом еще советскому заделу не оскудевает поток людей с идеями. Но что дальше? Самые рыночные инноваторы имеют свой бизнес, и не всегда в России. Хорошие проекты продаются чаще всего западным компаниям. Случаи, когда крупная российская компания инвестирует в мелкую, единичны. Почему они так пассивны?

— Инвестиции в инновации — это сложное переплетение разных факторов. Стандартные критерии, характеризующие, успешен бизнес или нет — ROIС (Return On Invested Capital — коэффициент рентабельности инвестированного капитала. — «Эксперт»), EBITDA (Earnings Before Interest, Tax, Depreciation and Amortization — прибыль до налогов, процентов и амортизации. — «Эксперт»), — тут не годятся.

Были случаи, когда огромные средства уходили в черную дыру, и в больших западных корпорациях в частности. Только потому, что они очень увлекались венчурными направлениями. Это как рулетка: можно иногда ходить в казино, если ты ставишь себе ограничитель по средствам. И в венчуре надо всегда понимать, сколько ты можешь себе позволить на этом потерять.

Модернизация «Системы»

— Как происходит управление НИОКР в «Системе»? Какие деньги идут на венчур?

— У нас в АФК «Система» в каждой компании есть бюджеты на R&D, пока они плавающие (точных цифр в корпорации так и не смогли назвать и лишь сообщили, что за последние три года компании группы АФК «Система» потратили на инновационную деятельность чуть менее 1 млрд долларов. — «Эксперт»). И сейчас мы разрабатываем общую стратегиею НИОКР. Мы будем выделять целевой бюджет на венчур, определенный процент от оборота, и создаем критерии эффективности этих инвестиций. Мы пока еще не нашли окончательной формулы.

— Как надо модернизировать АФК «Система»? Какие объекты можно улучшить, а какие продать третьим игрокам? Я, пока вы говорили, уже придумала: микроэлектронику — продать, башкирский ТЭК — модернизировать.

— Если вы это мне все внятно изложите на бумаге, я вам уступлю свое место.

На самом деле в «Системе» надо модернизировать все. Это ведь не кампанейщина. Это абсолютно непрерывный процесс. Это как конвейер «Тойота», он непрерывно совершенствуется — каждый рабочий то болтик какой-то предлагает делать короче, то придумает, как шурупчик по-новому закручивать.

Кстати, о башкирском ТЭКе. У нас там лучшие заводы в России по нефтепереработке, даже лучше, чем многие европейские.

Сейчас в АФК идет одновременно около сотни проектов. Некоторые хотелось бы, может, и закрыть. Некоторые были суперуспешны до кризиса, а теперь нет. Некоторые, наоборот, стали более перспективны именно после кризиса. Для каждого бизнеса есть свое время.

— И все-таки, что вы будете делать с микроэлектроникой? Сейчас вам удалось договориться о госинвестициях от «Роснано» в размере 6,5 миллиарда рублей в СП с «Ситрониксом». Но акции «Ситроникса» не растут и низколиквидны, обороты компании падают. Может, все-таки подсунуть кому-нибудь?

— Раз уж мы сделали такие вложения и достигли европейского технологического уровня, будем развивать. Стандартными путями — и строить, и приобретать.

— А зеленоградский «Ангстрем» вы не хотите покупать?

— Такой задачи не стоит. Но, как говорится, никогда не говори «никогда».

— Вы хотите сделать вашу компанию глобальной. Наибольшая готовность к международной экспансии сейчас у МТС. Каким вы видите будущее этой компании?

— МТС уже и так входит в дюжину крупнейших сотовых операторов мира по числу абонентов. Я вижу МТС мировой глобальной компанией, оперирующей на многих континентах и живущей своей самостоятельной жизнью. Она будет развиваться и за счет органического роста, и за счет приобретений, и за счет развития новых сервисов, освоения новых технологий.

— Как вы планируете развивать ваш бизнес в Индии? Вы сами мне говорили несколько лет назад, что работать там с европейскими подходами почти невозможно. Индусы живут в вечности, и все происходит очень медленно или не происходит вовсе. Тем не менее вы упорно продолжаете индийские проекты. Что вас так привлекает в этой стране? Только не говорите мне о миллиарде населения…

— Вы сами ответили на вопрос: там миллиард людей.

— В Китае тоже миллиард… В Индонезии — двести миллионов. Вообще, в мире еще много больших бедных стран.

— Вы знаете, есть такое понятие, как точка невозврата. Самолет летит-летит и может вернуться назад, но есть точка, когда он уже обратно вернуться не может, он просто до своего аэродрома недотянет. В отношении Китая мы уже свою точку невозврата прошли. Нам устраивать там свой бизнес бессмысленно — они уже впереди нас по экономике, по технологиям, по ментальности, по скорости принятия решений и так далее.

Индия — это последний островок, на который еще можно запрыгнуть.

— Вы много лет являетесь председателем Российско-арабского делового совета. Какой бизнес вы ищете там?

— Я пока не бизнес там ищу, а людей, на которых можно опираться. Арабский мир — это была вообще терра инкогнита. А теперь у меня там много знакомых, есть люди, которые вкладывают в «Систему». Пять лет — это не срок.

Нет стран, где невозможно работать. Главное, чтобы там были люди, с которыми можно работать. Если араб тебе не верит, если не понимает, что с тобой можно иметь дело, никогда ничего делать не будет. Потому что у него всегда есть альтернатива — вложить свои деньги в американские казначейские обязательства и получать пять-семь процентов годовых. Все остальное для него абсолютно рисковые вложения. А они страшно не любят рисковать.

Школы и кадры

— Вы не раз говорили, что нынешнее образование совершенно не соответствует задачам, стоящим перед вашей компанией и вообще перед страной. А вы лично что-то делаете, чтобы сдвинуть ситуацию в лучшую сторону?

— Сегодня образовательной системы в России в классическом смысле не существует. Мы одну систему разрушили, а другую не создали. Считалось, что западная система современна, более толерантна, но и ее не смогли внедрить. Итог — катастрофически низкий кадровый потенциал с завышенными требованиями по зарплате. Это государственная проблема.

Мы, со своей стороны, предложили создать образовательный телеканал. Основа канала — телеуроки, которые будут созданы вместе с лучшими преподавателями России. Телеканал должен помочь и учителям сельских, малокомплектных школ, которые преподают сразу много предметов, и детям, которые болеют, пропускают уроки. Мы прорабатываем сейчас этот проект с Минобразования, с Минсвязи.

С «Ситрониксом» мы разработали образовательные комплексы, которые уже есть в нескольких сотнях российских школ.

— Подобные телеуроки были же и в советские времена.

— С тех пор информационный срез общества сильно поменялся. Появился интернет. Возможности стали гораздо шире. Эти телеуроки можно будет записать и воспроизвести в любое время. Они будут интерактивны. Главное, чтобы это стало привычкой в семье. Пропустил физику, отстаешь по этому предмету — иди, смотри телеурок.

— Вы уже упомянули о кадрах. Говорят, вы пытаетесь работать с русской технологической диаспорой. Хотите возвращать сюда ученых. Вы думаете, это реально?

— Никогда не произносите в отношении русских слово «диаспора». Потому что русской диаспоры, в отличие от армянской, еврейской, китайской, не существует. Я вот был на днях в Аргентине — там сотни русских, но они друг друга не знают. Они живут, опираясь только на собственные силы.

— Как же с ними работать?

— Да никак. Если вы хотите при современных медиа, интернете донести информацию о себе, своих проектах — вы это сделаете элементарно. Например, все, кто работает в сфере микроэлектроники от океана до океана, прекрасно знают, что мы делаем, какие у нас планы, хотя мы сознательно, целенаправленно не предпринимали шагов, чтобы проинформировать об этом конкретных специалистов. Мы получаем массу предложений, имейлов.

Вообще, мне кажется, что «Система» с точки зрения открытости Западу самая раскрученная компания. На любом континенте знают и понимают, что такое «Система». У нас, во-первых, очень много иностранных инвесторов, во-вторых, мы по всем странам постоянно делаем роад-шоу, и, в-третьих, мы присутствуем на многих рынках.

— И все же в ваших компаниях есть несколько случаев, когда «наши люди» вернулись с Запада. Не говоря уже о западных топ-менеджерах той же МТС.

— Для творческого человека есть три составляющие при выборе места применения своих сил: первое — интересная работа, второе — материальные условия, третье — среда. Для русских последнее особенно важно, ведь настоящим иностранцем можно стать только в третьем поколении. Но многие не хотят ждать. Поэтому если предложить уехавшему человеку какие-то преференции по первым двум пунктам, то он вернется.

У нас уже сейчас нет утечки мозгов как таковой. Если Россия дальше сумеет развиваться вровень с западными странами, то начнется обратный процесс. Тем более что для западного человека место жизни не имеет такого значения. Мы в этом вопросе более консервативны, но наши дети уже тоже спокойно меняют страну проживания.

— Как вы относитесь к планам создания Кремниевой долины в Сколкове? Какие риски видите у этого проекта? Что надо, чтобы он стал успешным?

— Это вам надо пойти к Суркову и задать этот вопрос. Он куратор.

— Чувствую, что вы скептически относитесь к этому проекту…

— Нисколько. Я считаю, что любой проект, направленный на изменение ситуации с точки зрения ухода России от сырьевой зависимости, несет в себе огромное положительное значение. Будь Сколково, будь еще что-то — это гораздо лучше, чем ничего. Пусть не удастся достигнуть каких-то целевых значений (да их и нет пока), пусть будут какие-то ошибки, но это лучше, чем ничего.

Я пока не вижу здесь ничего такого, что бы вызывало раздражение, непонимание, критику. В этом вопросе важно одно — последовательность: начали — доделайте до конца. В любом случае это будет новый шаг, если появятся здание, лаборатории, образовательный комплекс, какие-то продукты.

— Насколько правильно, что этим проектом руководят олигарх Виктор Вексельберг и один из патриархов отечественной науки нобелевский лауреат Жорес Алферов? Возьмем пример Новосибирского академгородка, он начал строиться в 1957 году. Там был мощный лидер-организатор — 57-летний академик Лаврентьев, которому требовалось огромное поле для деятельности. Я понимаю, прошло пятьдесят лет, мир изменился, есть интернет, новая среда. Но все равно, нужен, говоря модным словом, драйвер этого проекта. Кто же им будет?

— Жизнь гораздо разнообразнее, чем нам с вами кажется. Понадобится драйвер — он появится. Пока хватает той команды, которая есть. Главное, чтобы была преемственность и последовательность.

— В целом мы сейчас видим формирование некоторых составляющих национальной инновационной системы. Какой она должна быть, с вашей точки зрения? Из чего она должна состоять? На что должна быть похожа?

— Не знаю. Могу сказать только одно: нет готового удачного рецепта, который можно просто взять и приживить на чужой территории. Нельзя просто перенести опыт Британии или Германии. Сейчас и в Минфине, и в администрации, и в правительстве прорабатываются отдельные элементы этой системы. Ясно, что законченного абриса не существует.

И потом, что такое законченная система? Только если она обкатана на практике, и не один год, можно понять, успешна она или нет.