ПЕРВАЯ ЛОГИКА: «ИСТИНА или ЛОЖЬ»

Способность погружаться в мысль до полного отключения от внешнего мира замечается у первого логика уже в детстве. Крайняя и одинокая задумчивость характеризует такого ребенка. Он часами может пребывать в одиночестве, занятый своими мыслями, не реагирующий на происходящее вокруг. Иногда мысль захватывает его в самый неподходящий момент, например, за едой и захватывает так сильно, что взгляд ребенка каменеет, и ложка надолго повисает в воздухе, не донесенная до рта.

Главной особенностью первой логики является ее свойство описывать абсолютно весь окружающий мир логической схемой, как бы дорисовывать его в свою карту мира. А поскольку карта принадлежит конкретному человеку, и согласовывать ее, в силу монологичности, результативности и бинарности первой функции, ни с кем не планируется – наиболее заметной и показательной приметой первой логики является однозначно утвердительная форма общения. Даже когда первая логика, казалось, спрашивает, то из этого не следует, что он ждет ответа, да и сам вопрос обычно ставится так, что содержит заведомую оценку. Например, вопрос типа: ”Вы слышали, что сказал этот…?” – очевидно, не предполагает непредвзятого обмена мнениями. По этой причине общение с первой Логикой вообще можно считать довольно затруднительным. Разговор волей-неволей сводится к монологу. Монолог может быть интересным, полезным, блистательным или, наоборот, нудным, бесцельным, убогим – но это все равно будет доклад, речь, а не разговор. К тому же, первый логик краток в самовыражении и на суд людской стремится представить лишь результат своих одиноких размышлений, с исключением всего, что ему предшествовало, т.е. процесса рационального поиска. Лапидарность самовыражения первой Логики редко бывает ей на пользу и почти всегда во вред.

Самомнение первой логики по части способностей своего ума простирается куда как далеко. Он самоуверен до того, что, пожалуй, только его оставляет равнодушным всеобщее увлечение кроссвордами, логическими тестами и тому подобными средствами интеллектуального самоконтроля. А напрасно. Эта самоуверенность служит первой Логике недобрую службу, потому, что когда в зависимости от результатов тестирования оказывается судьба человека (прием на работу, в учебное заведение и т.д.), первая Логика далеко не всегда набирает высокие баллы. И дело тут не только в неповоротливости и туговатости мышления. Само предположение, что сила его ума может быть оспорена, кажется первой логике смехотворным. Отсюда и часто более чем скромные результаты интеллектуального тестирования первой Логики.

В общении проявляется свойственная первой Логике осторожность. Общаться вне утвердительной формы она не умеет, а обнаружение несостоятельности своей Первой – опорной и наиболее мощной функции – при заходе на какую-либо плохо изученную первой логикой тему чревато саморазрушением личности. Поэтому первый логик позволяет себе начать монолог лишь в комфортных условиях, т.е.только когда он считает себя компетентным. Насколько основательным оказывается такое мнение о себе – другой вопрос: главное, при обсуждении тем, в которых первый логик плавает или вообще не обладает информацией, он предпочитает отмалчиваться.

Еще одна причина для молчания первой Логики – отсутствие дара и вкуса к дискуссии. В спорах с первой логикой истина не рождается, она либо утверждается, либо отметается. Первый логик питает неприязнь к праздной болтовне, гипотезам и вообще частному мнению. Он взыскует абсолютной истины, а не мнения.

Идти от концепции к факту, а не наоборот – обычный для первой Логики образ действия. Поэтому нет для первой логики ничего хуже сраженной фактом теории. Понимание, что какой-то аспект мира не может быть описан первой логикой ее привычным способом, очень сильно травмирует хрупкую первую функцию, и затыкает ее – правда, ненадолго. Но факт остается фактом – первая логика после такой травмы может разочароваться в своем видении мира, и полностью переписать его, например, на основе не вписавшегося в предыдущую модель факта (конечно, так, чтобы вписать в новую модель и максимум предыдущего опыта тоже).

Известным своеобразием отличается память первой Логики. Она хорошо держит идеи, теории, концепции, но довольно слаба по части фактов, имен, дат, цифр. Первый логик бывает нелюбопытен и часто даже мало начитан. Вообще, если круг его профессиональных интересов далек от интеллектуальной сферы, багажом своим первый логик из толпы почти не выделяется, да и не стремится к этому. Его конек – системный анализ, а не хранение информации.

Очень узнаваем почерк первой логики. Он некрасив и трудно читаем. Главные формальные признаки этого почерка: из всех вариантов написания букв выбирается наиболее простой и быстрый, также и связки между букв коротки, прямы и максимально приспособлены к скорописи. Такой почерк предельно рационален и пренебрегает ясностью и эстетикой ради скорости и простоты.

Первая логика умеет, хоть и не очень любит, публично выступать. Чтобы обеспечить себе комфорт в публичном выступлении, она отправляется диспут с домашней заготовкой, которой иногда весьма эффективно глушит своих оппонентов. Но домашней заготовке первой Логики равно присущи и сила, и слабость. Вопрос в сторону от темы, не относящееся к делу замечание, и даже простая нелепица выводят первого логика из равновесия и замыкают его уста. А пока он пытается собрать рассыпавшуюся после сбоя конструкцию своей домашней схемы, наступает тягостная немая сцена, мучительная для первой Логики и неприятная для слушателей.

К сожалению, первая логика искренне не понимает одного – что есть на свете вещи, которые в принципе логикой объяснить невозможно. Окружающим, к примеру, дико видеть, как первая логика пытается переводить чисто эмоциональные вопросы в логический контекст. Это шокирует и отталкивает, поэтому у первой логики случаются на этой почве серьезные конфликты с окружающим миром.

Больше того, иногда первый логик становится одержим собственными идеями в ущерб всему остальному – без меры, по-настоящему. Дело заходит так далеко, что окружающие начинают классифицировать это как безумие. Одержимость идеей, уверенность в ее сверхценности, опорность на логику в ущерб факту, чувствам и опыту в психиатрии называется “паранойя”. Такой диагноз частенько ставится первой Логике – особенно в сочетании с третьей волей. Однако, как и в случае с маниакально-депрессивным психозом у первой Эмоции, паранойя не является психическим заболеванием в собственном смысле этого слова. Она – просто крайнее выражение первой Логики, от природы излишне доверчивой к умозрительным схемам. И если классифицировать паранойю как болезнь, то болезнь эта не психическая, а психотипическая, т.е. обусловленная архитектурой личности.

Очень напоминает сумасшествие и та реакция, какой реагирует первая Логика на всякую (в том числе, неочевидную окружающим) глупость, бессмыслицу, алогизм, белиберду. Заведомая бессмыслица, то есть, прямое издевательство над лучшей, важнейшей стороной психики первой логики, сразу же выбивает ее из колеи, доводя до истерики. Тогда личность по порядку спустится в своих действиях сначала от первой ко второй функции, потом, не останавливаясь, сразу же на третью – и та будет защищать границы личности привычным образом: мстить. Третья воля – запугивать, давить, подвешивать на неопределенность, третья эмоция – погружать в чувство вины за собственную «тупость», третья физика в такой ситуации сможет и ударить, и толкнуть. Естественно, невменяемой и неадекватной в этой ситуации выглядит персона первого логика, а не его жертвы.

Безусловно, мышление первой Логики изначально стратегично и тяготеет к созданию замкнутых универсальных систем. Даже когда первую логику просто спрашивают «который час» – она бежит изобретать универсальный и автономный часовой механизм, построив который, всегда сможет дать ответ на подобный вопрос. Связать мыслью все сущее в мире – недостижимая, но постоянно воздвигаемая первой логикой перед собой цель. Пусть мышление первой Логики и не самое лучшее в мире, но, точно, самое ЧЕСТНОЕ. Происходит это потому, что над Логикой здесь ничего не стоит, и никакая другая функция не выкручивает в угоду себе мышлению руки, не давит сверху, диктуя направление и образ мысли. Стоящие ниже функции могут лишь просить, а не требовать у Логики нечто для себя, нечто работающее на корыстолюбие по Физике, на чувствительность по Эмоции, на тщеславие по Воле – и только. Поэтому, несмотря на все свои явные недостатки, первая Логика, как никакая, честна и чиста в своем умозрении, и на строгость ее интеллектуальных построений вполне можно положиться.

Первологичные люди, кино- и литературные герои: Грегори Хаус, Шерлок Холмс, Альберт Эйнштейн, Лао-Цзы, Платон, Михаил Булгаков, Андрей Сахаров