5 ноября 2025 года вице-премьер Татьяна Голикова сообщила, что в ближайшее время президенту России Владимиру Путину будет представлен проект новой Стратегии государственной национальной политики до 2036 года. Документ должен определить основные направления национальной политики на следующие одиннадцать лет.
В тот же день, выступая на заседании совета по межнациональным отношениям, Путин заявил, что советскую идеологию можно заменить патриотизмом — но не квасным, а «в серьезном смысле». Заявление, по сути, продолжает старую линию — ту самую, которая звучала из уст президента еще пятнадцать лет назад, когда патриотизм был провозглашён духовной опорой России.
Но если с тех пор прошло полтора десятилетия, а страна всё ещё ищет «правильный» патриотизм, то, возможно, дело не в определениях, а в самой конструкции государственной идеологии.
Когда Путин впервые выдвинул идею «патриотизма вместо идеологии», это выглядело как попытка найти общую точку сборки после распада СССР. Тогда слово «патриотизм» должно было стать заменой понятию «советский народ» — универсальному образу, который объединял все республики и нации под одной государственной миссией.
Но за эти годы стало очевидно, что патриотизм, как его трактует государство, так и не стал объединяющей идеей. Его либо сводили к внешней лояльности и символам — парадам, флагам, лозунгам — либо превращали в инструмент административного контроля. Так называемый «серьезный патриотизм» растворился в квасном: в пропаганде, в ритуалах, в отчетах чиновников.
По сути, он оказался идеологическим муляжом — суррогатом советской идеи без социальной справедливости, без экономической миссии, без внятной цели развития.
Теперь, спустя 15 лет поисков «неквасного» патриотизма, власть снова берётся за стратегию национальной политики. Новый документ до 2036 года призван «обеспечить гармонизацию межнациональных отношений» и «укрепить общероссийскую гражданскую идентичность».
Но в этих формулировках есть ключевой парадокс: государство говорит о нации, но избегает определения, кто является её носителем.Советская модель решала этот вопрос просто — существовал «советский народ» как наднациональная категория. Она позволяла объединять русских, татар, якутов и десятки других этнических групп в рамках общей идеологической матрицы.
Современная Россия пытается сделать то же самое, но без общей идеи и без признания базовой национальной основы.Русский народ формально назван «государствообразующим», но фактически лишён национальной субъектности — нет русского парламента, русского культурного института, русского национального проекта.
Поэтому вопрос становится риторическим:если «советский народ» можно было объединить на идее социализма и равенства,а «российскую нацию» объединить на абстрактном патриотизме не получается,то не проще ли признать реальность и строить национальное государство для русских — как ядро, вокруг которого и можно выстраивать союз народов России?
Новая стратегия, вероятно, снова будет наполнена правильными словами — «гармония», «идентичность», «традиционные ценности». Но пока у государства нет подлинной идеи, а патриотизм остаётся заменителем смысла, национальная политика России будет напоминать вечный ремонт без проекта.
Возможно, пора перестать маскировать отсутствие идеологии красивыми словами. Ведь настоящий патриотизм не рождается из указов и стратегий — он возникает там, где человек чувствует, что его нация и государство действительно одно и то же.