Час мясника

На российском мясном рынке началась долгожданная консолидация активов. Уже в начале октября крупнейший финский производитель мясных продуктов Atria Group завершит приобретение мясоперерабатывающего завода «КампоМос» за 75 млн евро. Эта сделка — начало большого передела собственности в мясной индустрии нашей страны. Сейчас в России функционирует более 300 мясоперерабатывающих заводов. Причем большинство из них работает в среднем и низком ценовом сегменте, где рентабельность бизнеса стремится к нулю либо уже стала отрицательной. Это произошло из-за резкого — почти в три раза за последний год — роста цен на импортное мясо. А отечественного мяса на нашем рынке в достаточном количестве не появилось, так как российское животноводство продолжает стагнировать. Эксперты уверены, что не менее 200 наших мясных заводов поменяют собственников. И произойдет это в самое ближайшее время. Уже сейчас как минимум с десяток владельцев мясоперерабатывающих предприятий выставили свои активы на торги. О том, чем завершится мясной кризис в России, как он повлияет на потребление мясных продуктов и вкусовые предпочтения покупателей и кто будет играть ведущую роль на нашем рынке через несколько лет, в интервью «Эксперту» рассказала гендиректор компании «Велком» Раиса Дёмина.

— Покупка финнами «КампоМоса» наглядно демонстрирует интерес западных компаний к нашим мясным активам. Вы ожидаете продолжения экспансии иностранцев?

— Финны планомерно расширяют свое присутствие в России уже несколько лет. Atria — первая иностранная компания, купившая крупные мясные активы в нашей стране. Помимо «КампоМоса» они приобрели «Пит-Продукт», построили под Питером новый мясоперерабатывающий завод. Все это говорит о том, что они серьезно смотрят на наш рынок. Я думаю, что Atria — один из немногих иностранных игроков, который будет участвовать в консолидации мясной отрасли России. Но других таких западных компаний пока нет, и вряд ли они появятся в ближайшее время. Европейцам сейчас не до инвестиций в российское производство — у них свой кризис. А американцы всегда боялись русского рынка. Они считают, что законодательство у нас нечеткое, собственность защищена слабо. Вообще американцы смотрят на Россию исключительно как на канал продаж. У них здесь много трейдерских компаний, которые вкладывают деньги в маркетинг, занимаются промоушеном американских продуктов. Конечно, есть Cargill, который инвестирует в растениеводство, и есть «Элинар-бройлер», они занимаются птицей. Но мясопереработка их не интересует. Поэтому я думаю, что наш рынок поделят между собой в основном русские компании.

— Когда это произойдет?

— Звездный час для слияний и поглощений уже наступил. Многие собственники активно ищут покупателей на свои предприятия. Большинство из них это не афиширует, переговоры ведутся в тайне, чтобы не вызвать волнения в коллективах. Но продать свои активы смогут далеко не все. Ситуация сложная, разрастается продовольственный кризис. И я думаю, что весной мы узнаем о первых банкротствах.

— Кто будет контролировать наш мясной рынок после кризиса? Сколько компаний останется?

— Скорее всего, российский мясной рынок структурно будет поделен так же, как американский. Я думаю, что у нас останется пять-семь крупных компаний. Все они будут владеть мясоперерабатывающими заводами в регионах. Но при этом каждая компания будет фокусироваться на работе преимущественно в каком-то одном федеральном округе. Это продиктовано необходимостью жестко контролировать издержки, так как логистика будет все больше давить на себестоимость. Невозможно осуществлять доставку продукции на большие расстояния и продавать ее по конкурентоспособным ценам.

На рынке будут представлены и некоторые региональные игроки. На мой взгляд, они сейчас очень сильны, особенно те, кто имеет административный ресурс, пользуется поддержкой местных властей, губернаторов.

— Кризис в российской мясопереработке вызван только ростом цен на сырье или есть другие причины?

— Конечно, рост цен сыграл свою роль. Много лет Бразилия и другие страны поставляли в Россию полутушу свиньи по тридцать рублей за килограмм. Привозили прямо к воротам заводов. А колбасу наши предприятия продавали по цене больше ста рублей. И все думали, что этот золотой дождь будет идти вечно. Но как только цена выросла, фактически наступил коллапс. Шпик сейчас стоит 108 рублей, а средняя цена колбасы на большом российском предприятии — 100 рублей. Возникает вопрос: из чего сделана эта колбаса? Если только из мяса, то мне очень интересно, как долго это предприятие просуществует. Но в любом случае рост цен далеко не единственная причина кризиса. Последние несколько лет практически все крупные мясоперерабатывающие заводы и компании так или иначе пытались поднять свою капитализацию. Некоторые провели IPO, но большинство размещали облигационные займы, активно брали кредиты. Проблема в том, что новых заводов они не строили, в модернизацию производства почти ничего не вкладывали. И вот результат. Сейчас им надо отдавать деньги, а взять их неоткуда. Это касается прежде всего тех, кто позиционирует свою продукцию в среднем и дешевом сегменте. Здесь весь бизнес был построен на дешевом сырье, а сегодня его просто нет. В этом смысле очень показателен пример с «КампоМосом». Его бывший владелец, испанская Campofrio, почти все деньги, заработанные на российском рынке, выводила за границу. При этом оборудование на предприятии стояло старое, его еще в девяностых годах демонтировали с испанских мясоперерабатывающих заводов. Им надо было остановиться и начать серьезно инвестировать в свой завод. Но они этого не сделали, и в итоге им пришлось предприятие продать.

— Из-за кризиса наши заводы наверняка начнут снижать объем производства. Какого падения вы ожидаете?

— Сейчас сказать сложно, это станет ясно к весне следующего года. Я думаю, что начнет исчезать мясной продукт, наступит этап вынужденного вегетарианства. Предприятия будут увеличивать растительный компонент в своей продукции. Но афишировать это, конечно, не будут. У нас два года назад был введен ГОСТ. В соответствии с ним вся продукция заводов поделена на три группы — мясная, мясорастительная и растительно-мясная. Это специально сделано для того, чтобы правильно информировать потребителей. Правда, тех, кто соблюдает эти требования, можно пересчитать по пальцам. Поэтому, если вы покупаете докторскую колбасу за сто рублей, не надо думать, что она сделана из мяса. Там однозначно есть растительные добавки.

— Как изменится потребительский спрос? Все станут покупать растительную колбасу?

— Конечно, лучше всего есть именно мясной продукт. Потребив сто граммов мясной колбасы, вы получите столько же энергии для своей жизнедеятельности, как если бы съели полкило растительно-мясной. Но мясная колбаса дорогая, и немногие покупатели могут себе ее позволить. Тем не менее животный белок нужен. И в этом смысле лучшей заменой мясному продукту будет птица. Сейчас это великолепный бизнес с коротким сроком оборачиваемости средств. «Черкизово», «Продо» и другие игроки уделяют птице все больше внимания. И это легко объяснимо. Если в мясопереработке семь абсолютно разных процессов, разное оборудование, разные материальные потоки, то в птице — один. Можно купить линию за миллион евро и ни о чем не беспокоиться.

— Но вы сделали ставку на производство исключительно мясных продуктов. Почему?

— Потому что я живу здесь, в России. Мне и моей семье тоже надо есть. Я бывший технолог по профессии и прекрасно знаю, как производится колбаса, из чего она может быть сделана. Когда мы запускали предприятие, посмотрели ассортимент на рынке и увидели для себя нишу. Мы решили сделать мясной продукт, придерживаемся этой стратегии. Я знала, что никто не будет ее повторять, потому что это дорого. Многие заявляют, что они делают мясной продукт, но в подавляющем большинстве случаев это не так. Есть масса контролирующих органов, сертификационные лаборатории, которые могут это подтвердить. Конечно, больших оборотов мы не делаем, но очень хорошо растем. Правда, нам приходится поднимать цену. И, к сожалению, высоко. Последний раз в середине сентября повысили на 16 процентов.

— Какой рост производства вы у себя ожидаете?

— У нас стратегический план — увеличить товарооборот к 2010 году до 10 миллиардов рублей. В натуральных показателях запланирован рост почти на сто процентов. Если сейчас мы выпускаем 22 тысячи тонн в год, то будем производить 45 тысяч тонн.

— Вы планируете участвовать в переделе рынка?

— У нашей компании долгов нет, и мы собираемся покупать другие предприятия. Как раз сейчас рассматриваем несколько вариантов. Выделим на эти цели где-то два миллиарда рублей. Уже купили ERP-систему SAP со всеми модулями. Сейчас идет процесс ее внедрения. На все вместе затратили шесть миллионов евро. Я уверена, что при покупке других активов в регионах без корпоративной системы нам не обойтись — инструмент контроля должен быть очень мощный.

— А сколько вы вложили в создание «Велкома»?

— Начали с того, что в 2001 году вложили 50 миллионов евро в строительство комбината. Оборудование приобретали в основном немецкое, голландское и австрийское. Убойная линия у нас итальянская. Всё покупали за свои деньги, никаких кредитов не привлекали. В 2004 году уже открылись. С тех пор каждый год мы вкладываем в предприятие от 10 до 20 миллионов евро. Полученную прибыль реинвестируем.

— На что идут эти средства?

— Да на всё! Только за первое полугодие мы потратили 20 миллионов евро на технологическое оборудование, новые котлы к котельной, дополнительные энергетические мощности. Вы знаете, у нас один мегаватт стоит миллион долларов. Это просто выделенная мощность. И вот за эту бумажку, которую дает нам государство, надо заплатить миллион. И выхода нет, приходиться платить. Мы заплатили два миллиона долларов, добавили еще два мегаватта к тем четырем, которые у нас были. Закупили и установили новые трансформаторы, протянули ЛЭП.

— Вообще-то развивать энергетическую инфраструктуру должны сетевые госкомпании. Государство вам помогает?

— Вот сколько я работаю, ни копейки помощи от государства не видела. Вообще государственная бюрократия строго стоит на страже своих интересов. Если взять ту же электроэнергетику, то подход чиновников поражает. Им все равно: наш комбинат, который делает продукты питания, работает в тяжелейших условиях, в отсутствии сырьевой базы, или соседний игорный клуб — цена за мощность будет одинаковой.

— Но если здесь все так сложно, почему бы вам не инвестировать за границей?

— Исторически мы живем в России. И нас никто не ждет за границей, с какими бы финансами мы туда ни приехали. Для меня это очевидно. Поэтому мы работаем здесь. Наше предприятие делает качественные продукты, их покупают люди. А мы от этого получаем удовольствие.

— А почему вы не стали заниматься курицей, если там все так просто и понятно?

— Я придерживаюсь четкой позиции: нужно заниматься тем, что понимаешь. Вот я понимаю процесс производства мясных продуктов и считаю, что в этом направлении надо идти. Да, можно диверсифицироваться, например выпускать готовые блюда или что-то там еще. Но это должно быть связано с производством мясных продуктов. Птица — абсолютно другой процесс, другой материальный поток. Там действительно все просто: птичник-убой-разделка. Все этот процесс и осваивают. Замечу, что переработкой птицы практически никто не занимается. Есть автоматизированные линии: тушку разделывают, на лотки — и вперед. В птицу запросто можно уйти. И это будет эффективно. Но мы выбрали для себя другой путь. В нашем бизнесе самое главное — знания. Мы за все эти годы накопили серьезный опыт, он позволяет нам эффективно управлять предприятием. А чтобы заниматься птицей, надо найти управленца с такими же знаниями. Без них, к сожалению, очень опасно заниматься этим бизнесом, каким бы привлекательным он ни был.

— Большинство крупных игроков мясного рынка занялись вертикальной интеграцией. Почему вы не последовали их примеру?

— Самим идти в животноводство я считаю неправильным. Если ты строишь свинокомплекс, то однозначно должен купить землю, чтобы заняться растениеводством, выращивать пшеницу, овес, рапс, знать производство комбикормов. И при этом эффективно управлять мясным производством. Но это нереально. Правда, многие этого не понимают. Большинство компаний, которые взяли кредиты в рамках национального проекта по сельскому хозяйству, не обладали нужными знаниями в области животноводства. В результате товарного поголовья в достаточном количестве так и не появилось. Сейчас у нас в стране 17,2 миллиона свиней, а надо в три-четыре раза больше. Дефицит очень серьезный. Он стремительно увеличивается, так как потребление ежегодно растет примерно на 8–12 процентов.

— И как же вы будете решать проблему с сырьевой базой?

— Мы сейчас ведем активные переговоры с игроками, которые работают в сфере животноводства, предлагаем им обменяться акциями. Это будут иностранные компании, работающие в России. Скорее всего французские или датские. Они пришли в нашу страну со своими деньгами, знаниями и технологиями. Нацкредитами не пользовались, но товарное поголовье у них растет.

— А почему вдруг иностранцы стали инвестировать в наше животноводство?

— Началось с того, что Евросоюз ликвидировал дотации животноводческим хозяйствам. Это вполне осознанная политика. Возьмем Данию. Там пять миллионов жителей, а поголовье свиней превышало 25 миллионов. Получая дотации, они увеличивали поголовье и наращивали экспорт. В результате стоимость мяса обесценилась. Дошло до того, что килограмм свинины в полутушках стал стоить один доллар. Но когда дотации убрали, поголовье в Дании сократилось до 11 миллионов. И датчане, традиционно занимавшиеся свиноводством, поехали развивать этот бизнес в другие страны, прежде всего для того, чтобы не утратить свои знания. А выбор России вполне закономерен. У нас не только дефицит свиней, но еще и очень высокая рентабельность в животноводстве — почти сто процентов.

— Так чего же тогда наши фермеры свиней не выращивают? Неужели не могут у датчан научиться?

— Здесь дело не только в знаниях. В регионах мы столкнулись с тем, что хозяйства искусственно сдерживают рост поголовья, чтобы сохранять высокую цену на свою продукцию. Например, откормочник у них на сто тысяч голов, а держат пятьдесят тысяч.

— И сколько так будет продолжаться?

— Я думаю, что пока государство не начнет жестко спрашивать с тех, кто взял кредиты по нацпроекту, ситуация не изменится.